КАК В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

Говорят, бумага всё стерпит. Горечь утрат, неподдельные эмоции при виде гибнущих людей, волнение за близких. Переживания участники Великой Отечественной переносили на бумагу. Дневникам изливали душу, а письма становились связующей нитью с родными, и не было дороже заветных треугольников. Спустя десятилетия «Маяк» на своих страницах публикует истории земляков — незамысловатые, но такие важные

Журналисты газеты провели занятия с ребятами из Спасской школы, желающими узнать историю своих предков. Ученикам рассказали о том, как правильно брать интервью, на что стоит обратить внимание. На заключительном занятии дети выступили с подготовленными докладами. Публикуем трогательные рассказы, получившие наибольший отклик.

Хрупкая девушка в огромных сапогах

Второклассник Егор Червюк красивым почерком выводит: «Моя прабабушка Боровая Анна Александровна родилась в 1919 году. В августе 41-го ее отправили на оборону Ленинграда, в Лодейное Поле. Немец был рядом».

Не так волнующе читать эти строки, зная, что медсестра Анюта после войны работала в аптеке и на санэпидемстанции, вышла замуж, родила дочь. А в возрасте 82 лет в дневнике поделилась воспоминаниями, которые старшая внучка Евгения Червюк хранит до сих пор.

1. В 1941 году 22 июня началась Отечественная война. Мы получали хлеб. Мне дали справку в сельсовете, что Шура, Нина и Рита на моём иждивении. И мне в прикрепленном к заводу магазине хлеб давали. Первые месяцы войны отправляли на заготовку торфа, добывали вручную, резали кирпичики резаками. В августе 1941 года молодежь посылали на оборону Ленинграда, в Лодейное Поле. Поехала и я. [...]

Везли до Лодейного Поля баржами. Первая баржа с людьми была затоплена. Мы шли второй баржой. У Свирьстроя бомбили мост через Свирь. Нас прижали ближе к берегу, и мы лежали в барже, дрожа от страха, но всё обошлось. В Лодейном Поле нас разместили по домам, но копать окопы не пришлось. Дали нам по пачке сухарей и скомандовали: «Спасайтесь, кто как может». Немец был рядом. Мы пошли пешком. Кушать нечего, питались ягодами и нарытой из земли картошкой. Ночевали около построек, а иногда и в домах. Домой пришли в конце октября измученные, голодные, холодные. [...]

2. В августе 1942 года призвали в армию, но связисткой не взяли. Я с завода ушла, поработала в госпитале 1165 в эвакоотделении. И 15 сентября снова призвали в армию в 131-ю Стрелковую дивизию, 225-й медико-санитарный батальон, в госпитальный взвод. Полк формировался в Вологде, и мы до декабря стояли в селе Плоском Грязовецкого района. Помню, когда обмундировали и выдали 40-41-й размер ботинок, а к ним двухметровые обмотки, то многие девчонки плакали и хотели домой.

В декабре повезли в телячьих вагонах в Ленинград. Ночь везут, а день оборотно, куда-нибудь в тупик. Немец тогда подходил к самому Ленинграду, и Ленинград был в блокаде. По озеру проходила Дорога жизни. [...]

3. Шли мы в полном обмундировании: вещмешок, винтовка, противогаз, котелок. Дадут команду «Привал», свалимся в снег, а как встать, не знаем. Идти тяжело: ботинки велики, обмотки мешали. В Ленинграде нас привезли в Понтонную, там находился кирпичный завод. Меня поставили на пост недалеко от реки Невы, немец бил беспрерывно. Тут я и получила первое боевое крещение. Раненые стонали, плакали, что отправляйте в тыл, а отправлять можно было только ночью. Переправу наладят и тут же её разобьют. Нева вся красная от крови. [...]

В Понтонной наши палатки и всё оборудование было разбито, немец засек, что мы там, и сровнял все с землёй. Но Бог нам помог, и мы вовремя ушли. Немца стала оттеснять наша армия. Большая битва была на Невском Пятачке. Блокаду Ленинграда прорвали, и немца погнали от Ленинграда. Дивизия заняла Псков. Наш медсанбат стоял всегда в лесу в палатках. На лаги ставили носилки с ранеными. Раненые у нас были тяжелые. Надо каждого накормить, напоить, перевязать, сделать уколы, влить кровь, если надо. Первое время даже не было аппарата для переливания крови. [...]

4. Когда умирали первые раненые, мы плакали. Раненые поступали прямо с поля боя, грязные, вшивые. Всё грязное снимали, надевали чистое. Операции делали в палатках, тут же готовили материалы для операций. Свет в палатках был от движка. Мы работали, когда шла боевая операция, не спавши, не отдыхавши, по несколько суток подряд, спали прямо на ходу. […]

Мы зимой и летом ночевали в тамбуре палатки, на земле положены ветки хвои или еще что и закрыто плащ-палаткой. Умывались прямо на улице зимой и летом. Я сейчас даже не знаю, как хватило у людей силы, постоянные бомбежки, обстрелы. […]

Когда дивизия шла вперед, мы шли за ними. Раненых, которых можно было отправить, отправляли. Были нетранспортабельные и неоперабельные. Тогда Ольга Васильевна, наш командир взвода, я и еще легкораненый на время оставались в землянке, на несколько суток. Если же раненые выживали, их несли на носилках километра 3-5 и больше. [...]

5. Получала я и наряды вне очереди. Один раз за то, что мы с Валей вышли к ребятам–разведчикам — мы молодые, поболтать хотелось. Дали нам с ней по два наряда вне очереди: день стирали белье, а ночью дежурили. Был у нас такой командир роты, который не прощал мелочей. Однажды я легла на носилки отдохнуть. Командир поднял меня, поставил по стойке смирно, отчитал и дал три наряда вне очереди. […]

Так все три года и проработала в госпитальном взводе, где всегда полно раненых, крики, стоны, кровь. […] Работали много, и с питанием всегда было хорошо, но кушать не хотелось, когда шла боевая операция, то есть шли в наступление. Давали всем боевые 100 г. Я всегда выпивала сама, тогда хорошо и в аппетит покушаешь. […]

6. Это уже где-то ближе к Таллину. Мы несли к нам одного офицера, легкораненый парень впереди, я сзади. Только сравнялись с домом, рядом разорвался снаряд, парня убило, меня отбросило головой о стену дома, а раненого не задело. После этого удара у меня было сотрясение мозга, два дня лежала, не работала. Немец уже отступал быстро, и наш медсанбат на одном месте стоял не долго. […]

Около Таллина нас перебросили на остров Сааремаа, город Курессааре в декабре 1944 года. Раненым оказывали первую помощь и отправляли на Большую землю. До переправы раненых возили на чем попало: на лошадях, на коровах. Под госпитальный взвод был занят большой дом. Там уже больших боев не было и тяжелых раненых тоже. […]

7. День Победы 9 Мая встретила на дежурстве. В два часа ночи привезли раненых, которые подорвались на минном поле. А в четыре часа утра пришел замполит, поднял меня за голову и поздравил с Победой. Боже мой, сколько было радости, как все ждали! В шесть утра узнали все, кричали, плакали, стреляли из всех оружий, плясали, танцевали, пели!

«Моей семьи коснулась тоже та война»

Ксения Разгулина говорит чётко, уверенно. Она наизусть знает биографию прапрадеда Ивана Залесова и строки его письма, оказавшегося последним...

«Моя прабабушка Залесова Александра Ивановна не может без слез вспоминать о своем отце, который не вернулся с войны. Иван Афанасьевич родился в 1904 году в деревне Дёмино Никольского района Вологодской области. До войны работал председателем в колхозе «Дёмино». В июне 1941 года сразу же отправился на фронт на передовую. Место службы его — часть 48. Воинское звание — рядовой».

Как реликвия в семье хранится то драгоценное письмо от Ивана Афанасьевича с фронта, адресованное его жене Прасковье Егоровне.

«Добрый день, жена, дети. Я очень рад, что получил письмо. 17 октября ты писала. Но очень мало написала. Жена Прасковья, ты должна кормить детей ... Как же ты найдешь время? ... ходят ли Саня и Леля в школу? Ничего ты мне не пишешь, только пару слов да и всё. Милая жена, не тоскуй обо мне, и мне здесь будет легче. Рана у меня зажила. Сейчас еду опять на другой фронт. Буду ли живой или нет? Писем пока не посылай. Шлю письмо пока еще из Казани, из госпиталя. До свидания. Ваш муж Ваня».

Последняя весточка датирована октябрём 1942 года. Позже семья узнала, что госпиталь, в котором лечил свои раны Иван Афанасьевич, разбили фашисты. Неизвестно, находился он там или уже ушел на фронт. К родным пришло сообщение: пропал без вести.

Долго еще после окончания войны ждали в семье Ивана Афанасьевича. А потом Александра Ивановна (та Саня из письма) увидела сон: пришел отец с войны, а потом повернулся и пошел из дома, не оглядываясь. «Я его звала, кричала, а он уходил из дома всё дальше и дальше, — вспоминала Александра Залесова. — Рассказала свой сон матери, та заплакала и сказала: «Уже не вернется».

*по материалам семей РАЗГУЛИНЫХ и ЧЕРВЮК

На фото: Многие события страшных военных лет Анна Александровна помнила, как будто они случились вчера