«МАМА»
Быстрые проводы, долгие слезы½
Уважаемый «Маяк»!
Спасибо, что в № 15 напечатали мною отосланную по «электронке» главу из повести «Тошнотики». Автор её - моя бабушка Говязина Галина Александровна. Судя по звонкам, читателям напечатанное понравилось. Бабушка сейчас в группе риска по коронавирусу и сидит дома в Огаркове, печатая книги и помогая мне по русскому и литературе дистанционно. Поздравляю её с 24-й книгой и прошу ей и её читателям доставить приятное - напечатать новую главу. Она тоже о войне. Заранее вам благодарен.
Внук Елисей, ученик 9-го класса математического лицея № 32, г. Вологда.
Мы с радостью представляем нашим читателям первую
главу «Мама» под авторством Галины Александровны Говязиной. Окончание статьи - главу «Солдаты» можно прочитать в следующем номере в рубрике «Обратная связь».
«МАМА»
Быстрые проводы, долгие слезы½
Маму свою Машенька очень любила. Но только став взрослой сумела ее понять и оценить по-настоящему, хотя женщины военной поры в нашем обществе никогда не были достойно оценены. Так и покидают они этот свет, не получив того, что им по праву причиталось: внимания, наград, любви и достатка. Но ничто не могло изменить их душу. Чем больше бед и трудностей выпадало на их долю, тем крепче они становились, тем краше расцветала их душа, которая делилась на две части: одна половинка отправлялась вслед за мужьями и сыновьями на фронт, другая оставалась в тылу, разрываясь между домом и полем. Конечно, поле на первом месте, а семья, бедная, - на втором.
Когда началась война, мама была в роддоме, вернее, в больнице: какие роддома на селе? Родилась третья дочь, которой не суждено было дожить до победы. Отец принёс этот живой свёрток домой, когда на руках уже была повестка на фронт, а на полу, около табуретки, лежал вещевой мешок с нехитрым запасом на первые дни суровой солдатской жизни. Он даже не развернул свою дочурку: она спала, и жалко было будить. Не долежав положенного срока, вышли из больницы ещё четыре роженицы, принёсшие в лоскутных детских одеялах и долгожданную радость, и немыслимое горе и печали на долгие военные годы. Так и провожали своих кормильцев женщины с писклявыми свёртками в руках. И махали уходившим одной рукой: другая была занята дорогим, но горьким беспокойным грузом.
Бычий бунт
Беда не бывает одна. Военная повестка открыла дорогу горю и печали. Не успела семья оплакать уход хозяина, как обнаружилась пропажа запасов на «чёрный день». Несмотря на то, что убеждали народ: «мир с Германией прочен, и войны не будет», участники Финской нутром чувствовали беду и тайно к ней готовились. Так и отец. Три мешка зерна стояли в сеннике, что по тем временам было богатство неслыханное, были еще запасы муки, сухарей, а на дворе - запасы сена и дров. Хотелось отцу хоть на первое время оградить самых дорогих ему людей от горя, бед и несчастий.
А ещё в сеннике стояло четыре больших сундука с маминым приданым. Машенька видела не всё - маме некогда было наряжаться. Да и приберегалось это дочуркам, ведь, как говорила пословица, «курицу не накормить, а девицу не нарядить». И вот: не высохли ещё прощальные слёзы с маминого лица, а горе - оно тут как тут. Утром, ещё дочери спали, с сенника послышался душераздирающий материнский вопль:
- Украли! Украли!
Да, украли всё: и зерно, и приданое, и муку... Запасов теперь не было...
Только через много лет, когда и войнато уже кончилась, узнала мама, что вор был свой, деревенский, даже по родству.
А сейчас был факт - голод! Вот тогдато и родилась мамина молитва, не записанная ни в какой Библии и молитвенниках, заканчивающаяся заклинанием:
- Господи, Пресвятая мать Богородица, дай силы выстоять, спаси и помилуй! Всё переживем, доченьки, лишь бы отец живой вернулся!
Эта молитва звучала всё чаще и чаще - беды накатывались одна за другой.
Вынужденно зарезали кормилицу-корову - упала в колодец. Задавилась купленная на последние деньги коза... Беда за бедой...
Но самая большая была впереди. Дважды хозяйка дома была на грани смерти. Работала она на быке Оське: пахала, боронила, навоз возила. Лошадей в колхозе почти не осталось - всех забрали на фронт. Им на смену дали бракованных, а брак - он и есть брак. Вот и обучили женщины быков и коров. Какого труда это стоило, не расскажешь! Говорят: как бык, упрямый! А Оська был из упрямцев упрямец. Только и подчинялся маме, маленькой и доброй женщине. Он любил свою хозяйку, ждал гостинца, конечно, не зная своим глупым бычьим умом, что отнимал последний кусок из ее голодной военной диеты. Ещё любил он, когда гладила она его между острых и крепких рогов и выпевала своим нежным тонким голосом:
- Осенька, Осенька, голубчик мой!
Но сегодня он взбунтовался: ему всё надоело, ему хотелось на волю, на луг, на траву... Он не хотел надевать лошадиную упряжь, он не хотел быть лошадью. Он мотал головой, отказывался заходить в оглобли, отказывался брать солёный хлебный кусочек. А когда она, рассердившись, сказала чужим, отчего-то грубым голосом: «Это что за выкрутасы?!» - попыталась напялить ненавистный хомут на сильную бычью шею, Оська, с силой боднув свою хозяйку, взбрыкнул ногами и помчался по деревне на пастбище.
Удар пришёлся по голове, рогом рассекло от виска до макушки. Кровь залила глаза, всё закружилось, земля поплыла из-под ног... Очнулась в медпункте. Рана была глубокая. Ещё бы несколько миллиметров, как сказали врачи, тогда бы уж не спасти. Кровь удалось остановить медсестре, что жила в центре деревни, а швы накладывали в больнице. Вернулась мама из больницы со словами:
- Слава господи, жива! Все переживём, доченьки, лишь бы отец живым домой вернулся!
Материнская вера
Прошло не так уж много времени, как ей пришлось повторить снова это заклинание. Пришла новая беда. Зима в тот год была снежной и вьюжной. Сугробы - из дома не выйдешь. Ветер выносил тепло из крестьянских изб. Дров требовалось много. Мужчин в деревне не было - забрал фронт.
«Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик», - пели с горя женщины и отправлялись в лес, заткнув за пояс предназначенные для мужской силы топоры. Работали бригадой: кто пилил, кто срубал сучья, кто нагружал и отвозил, а кто «торил дорогу», то есть прорубал и протаптывал дорогу к брёвнам. Умение и сноровка приходили не сразу. У лесорубов тоже свои секреты, не зная которых можешь легко попасть в беду.
Так и случилось. Одна пара пильщиков не рассчитала направление ветра. Дерево повалилось на «обрубальщиков», в числе которых была и мама. Она слышала и треск падающего дерева, и крики женщин, но отбежать не успела. Да и какой бег, когда сугробы выше головы! Падающей берёзой её пригвоздило к земле.
- Семёновну убило! - было последнее, что она услышала.
- Семёновну? Это значит меня? А как же дети? - мелькнуло в уме, и она тут же потеряла сознание.
Перепуганные женщины быстро сбросали брёвна с дровней, навалили еловых веток, положили бездыханное тело подруги и что есть мочи погнали в деревню. Слух о беде разнёсся мгновенно, и все жители высыпали на улицу. Машенька бежала вместе с ребятишками навстречу несущимся лошадям и тоже кричала:
- Семёновну убило!
Вдруг, словно током ударило: «Семёновной» уважительно кликали на деревне её маму! Лошади остановились у крыльца. Маму вынесли. Медсестра грозно прикрикивала на завывавших женщин и отгоняла всех от дома.
- Занавесьте окна! Создайте полную тишину!
Машенька сидела на крыльце и недоумевала:
- И чего все волнуются? Мама просто спит!
В то, что мама могла не проснуться, девочка не верила.
- Вот тётя Нюша, когда с окопов вернулась, трое суток спала, даже обедать не вставала. Мама просто устала, и ручки у нее замёрзли. А дома тепло, недавно печку скрыли, - говорила она соседке, которая почти силой увела их к себе. Та горестно качала головой и смахивала передником слёзы.
Но и на этот раз смерть обошла их дом. И Машенька снова услышала мамину молитву:
- Господи! Царица Небесная! Всё переживём, доченьки, лишь бы отец живой вернулся!
Материнская вера передалась дочерям. Все верили и ждали.
Галина Говязина