А это, братцы мои, мне еще дед мой рассказывал…
В Первую мировую войну он сначала на фронте был. Там попал под газовую атаку немцев. Чудом выжил, с тех пор все покашливал…
В госпитале он в Петрограде оказался. Когда поправился, его уже на фронт не отправляли, остался в столице в какойто запасной команде.
В феврале семнадцатого началось: «Свобода! кричат. Революция! Вся власть Советам!»
Было дело, и дед с красным бантом на серой шинели по Невскому ходил. Рассказывал, что был среди тех, кто Ленина на Финляндском вокзале встречал, это когда Ильич с броневикато выступал…
И вот както раз пришел в их казарму из Совета рабочих и солдатских депутатов человек, весь в черную кожу одетый. «Вам, говорит, товарищи,
поручается ответственное задание содержание под стражей граждан Романовых».
Не сразу солдаты и поняли, что это за граждане такие, потом уж сообразили, что это Царская семья. Царя-то его генералы заставили отречься от престола.
Поехали дед и его сослуживцы в Царское село. Тот, в черной коже, вместе с ними. Офицер, командир отряда, у них свой был. А «черный» комиссаром стал.
Под казарму отдали им флигель рядом с дворцом. Там и жили, по очереди в караулы ходили. Много раз дед видел и Царя с Царицей и их детей четырех Царевен и Царевича.
Когда они выходили в парк на прогулку, бывало, солдаты их и задевали словом: «Ну, что, мол, граждане Романовы, нацарствовались? Пора бы вас и из дворца выселять!»
«Так выселяйте, братцы, мы теперь в вашей власти», ответил однажды сам Николай бывший Царь.
Один случай особенно запомнился деду. На Пасху было дело. Стояли в карауле у выхода из дворца вдвоем дед и еще один, из тех, что любили над «бывшими» посмеяться. Смотрят, идут Царевич и сестра его, Анастасия. Алексей мальчишка лет тринадцати, в солдатской форме, в фуражечке, сапоги у него блестят (говорили, что каждое утро вместе с отцом сапоги начищал). Идет улыбается, светлый весь, как лучик. Царевна как яблочко наливное плотная, румяная, улыбчивая…
Христос воскрес! Алексей им говорит.
Воистину воскрес! оба солдата ответили.
Но второй-то, что с дедом вместе стоял, тут спохватился, давай дразнить опять:
Что ж, Алексей Николаевич, не пришлось тебе поцарствовать?
А Царевич серьезно так посмотрел и говорит:
Как же вы теперь без Царя-то будете?
Оба и обмерли. А на деда тут кашель напал, он сдержался, в кулак пару раз перхнул… А Настя, сестра-то Алексея, руками всплеснула:
Да у Вас же кровь! платочек кружевной достала и сама кровьто у дедовых губ вытерла… Хотя, какой он тогда дед был двадцать с чемто годов ему было.
Вам, говорит она, надо в больницу, лечиться, а не на посту стоять.
А дедот отвечает ей:
Ваше Высочество, платочек-то испачкали…
Ничего, я постираю, она в ответ.
Кружевной платочек-то, такие у нас в Вологде плетут… Вот возьмите, будьте так добры, это моя матушка плела, мне дала, когда на фронт уходил, и достал из кармана шинели платочек материну работу.
Какая прелесть!
Взяла Настя у солдата платочек, а ему свой отдала.
А Алексей все это время позади стоял, разговор сестры с солдатом слушал.
Спасибо, солдат, сказал.
Спасибо, передайте благодарность вашей матушке, сказала и Анастасия.
И пошли по дорожке парка… А солнышко-то так и играет над ними утро Пасхи…
Деда после того караула из этого отряда убрали, вернули в Петроград. А потом Октябрьская революция, Гражданская война. Слышал он, что увезли Царскую семью куда-то на Урал…А как узнал, что убили их всех, заплакал тайком, ведь служил-то он в Красной Армии… Мне, когда уже старый—старый был, рассказывал. Может, я и напутал чего, ведь и мнето годов немало…
